Блокнот теоретика

И снова Леви-Строс:
Ошибка Маннхардта и натуралистской школы заключалась в том, что они полагали, будто природные явления суть то, что мифы стремятся объяснить, тогда как природные явления скорее то, посредством чего мифы стремятся объяснить реалии, принадлежащие не природному, а логическому порядку (с. 186).

- Воззрение "натуралистской школы" - это что-то очень знакомое, такое школьно-советское... Указание на то, что дело может обстоять и противоположным образом, поэтому весьма полезно.

В этом положении, кстати, можно усмотреть противоречие с утверждениями Леви-Строса о "жажде познания" у туземцев, которая, якобы, ничем не хуже, чем у ученых-европейцев. Если явления - это всего лишь средство для объяснения логических реалий, то здесь скорее следует говорить о способе самовыражения и самоутверждения, чем о бескорыстном "познании ради удовольствия познавать". С другой стороны, остается верным то, что и "практическая польза" занимает в народной таксономии подчиненную позицию.

Леви-Строс, далее:
Еще одна особенность тотемических логик - разная функция тех же элементов в разных культурах:
Когда - редкий случай - данных достаточно, то выясняется, что даже соседние культуры конструируют в целом разные системы из элементов, которые при поверхностном взгляде кажутся идентичными или весьма близкими (с. 163).
Примеры, которые он приводит: у индейцев Северной Америки солнце - то отец и благодетель, то монстр-каннибал. Красный цвет может символизировать жизнь (лувале Родезии) или, наоборот, смерть (некоторые племена на северо-востоке Южной Австралии).

Интересная деталь, но пока не вижу, как ее можно использовать.

Леви-Строс, далее: описание логики туземных классификаций.
<...> такие логики действуют одновременно по нескольким осям. Устанавливаемые ими отношения между терминами основываются чаще всего на смежности (змея и термитник - у луапула, а также у торейя Южной Индии) либо на сходстве (красный муравей и кобра похожи по "цвету", как считают нуэр).
     С этой точки зрения они не отличаются формально от других таксономий, даже современных, где смежность и подобие всегда играют основополагающую роль (с. 162).
- Очевидно, имеется в виду, что современная систематика может говорить либо о родстве ("смежность"), либо о сходстве ("подобие"). Леви-Строс далее ссылается на Симпсона (Principles of Animal Taxonomy, 1961), но цитата не вполне понятна: надо смотреть по источнику, о чем именно там говорил Симпсон.

Наблюдение, конечно, бесспорное, но непонятно, каковы могли бы быть альтернативы. Что такое классификация, построенная только на смежности? Это уже будет морфология или районирование, но никак не классификация. Впрочем, Леви-Строс "классификацию" понимает весьма широко.

Читаем Леви-Строса дальше:
Наблюдаются случаи, когда можно отважиться на правдоподобные гипотезы относительно логики классификаций <...> (c. 157) - Однако дальше приводятся трудности, с которыми сталкиваются такие гипотезы. Красивая логическая схема (например, деление на кланы воды, земли и воздуха) в некоторых деталях дает сбой. Например, меномини относят медведя, черепаху и дикобраза к хтоническим животным, хотя, скажем, медведь, по логике вещей, вполне мог бы находиться в категории "четвероногие твердой земли"... Истина заключается в том, что принцип классификации никогда не постулируется: только этнографическое исследование, иначе говоря, опыт может выделить его a posteriori (с. 158).

- Этим народные таксономии весьма отличаются от европейской научной таксономии, в которой осмысление (не только постулирование) принципов классификации занимает важное место.

Продолжаем читать Леви-Строса:
Чтобы преобразовать сорняк в культурное растение, дикого зверя - в домашнее животное, <...> чтобы разработать техники, часто длительные и сложные, позволяющие превращать ядовитые зерна и корни в съедобные, а также использовать их токсичность для охоты, военных целей, для ритуала, потребовалась, несомненно, поистине научная установка ума, усердная и всегда бдительная любознательность, аппетит к познанию ради удовольствия познавать, поскольку лишь малая доля наблюдений и опытов (которые, как можно предположить, вдохновлялись с самого начала и главным образом вкусом к знаниям) приносила практические, непосредственно употребимые результаты (с. 124-125).
- Все это прекрасно, но следует сделать одно замечание. Пафос Леви-Строса состоит в утверждении "равноценности" архаичной (туземной) и современной (европейской) культуры, поэтому он усердно сглаживает различия между ними. Поэтому, видимо, остается не разъясненным, что же такое, собственно, "научная установка ума". Конечно, "аппетит к познанию ради удовольствия познавать" - красочная черта, но далеко не достаточная для определения сущности европейской науки. Стремление "к знаниям" - это одно, но, как говорит нам еще античная мысль: "Многознание уму не научает"...

Продолжаем читать Леви-Строса.
"Весь класс рептилий... не представляет собой никакого экономического интереса для этих индейцев; они не потребляют мясо ни змей, ни лягушек и не используют их кожу, за исключением весьма редких случаев изготовления магических средств от болезни или от колдовства" (Speck 1, p. 273).
И, однако, как показано Спеком, индейцы Северо-Востока разработали настоящую герпетологию с терминами, различными для каждого рода рептилий, и другими - для видов и разновидностей (с. 119).
- Далее Леви-Строс приводит ряд весьма причудливых примеров использования объектов природы в лечебных целях сибирскими народами (вроде лечения зубной боли прикосновением к телу клювом дятла) и делает вывод:
Исходя из таких примеров <...> мы легко можем сделать вывод, что виды животных и растений известны туземцам не потому, что они полезны: напротив, их объявляют полезными или интересными, поскольку ранее они уже были известны. <...> Можно возразить, что такая "наука" не может быть полезной в практическом плане. Но она и не выдвигает на первый план практическую пользу. Она отвечает интеллектуальным побуждениям, прежде чем или вместо того, чтобы удовлетворять нужды (с. 120).
- Следует, впрочем, оговорить статус этого утверждения. Это, конечно, не доказательство, а просто указание на возможность иных, чем узкая прагматика, причин возникновения обширных "народных таксономий". Однако часто простого указания на то, что нечто можно мыслить и иным образом, чем это "принято", достаточно для разрушения общепринятой точки зрения (так как она обычно не утруждает себя строгими обоснованиями).

Теперь почитаем более изощренного автора. Итак: К.Леви-Строс, Неприрученная мысль. В сб. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994.
Долгое время нам доставляло удовольствие ссылаться на языки, где отсутствуют термины для выражения таких понятий, как дерево или животное <...>
- Значит, такие языки есть! Это к вопросу об одинаковости деления на  "царства природы" в разных культурах (а эта идея откуда? Где-то вычитал и забыл, где).

Еще выписка из книги Зуева.
На начальных этапах зарождения таксономии исследование таксономического разнообразия определялось чисто практическими потребностями людей: необходимостью знания живого мира для различных конкретных целей, например, использования плодов различных растений в пищу, для чего нужно было отличать съедобные плоды от несъедобных (с. 14).
- У Леви-Строса было другое мнение: он полагал, что в "народных таксономиях" очевиден и "бескорыстный" теоретический интерес. Причем это мнение было основано на рассмотрении конкретного этнографического материала, тогда как мнение Зуева основано непонятно на чем (весьма похоже на то, что просто на произвольных домыслах).